Загрузка данных...

Седые сироты

2016.07.18 16:06:01

На днях шок испытали все, кто прочитал историю, рассказанную координатором Центра для переселенцев на Фроловской Лесей Литвиновой на странице в Фейсбук. Привожу ее ниже.
Заберите маму…
Они пришли часов в шесть вечера.
Неплохо одетый молодой парень и пожилая женщина, с трудом стоящая на ногах.
— Мне нужно куда-нибудь пристроить маму.
— А вы откуда?
— Из Луганска. Я тут давно, а мама переехала в связи с событиями. Там, где мы жили, нас уже попросили, а квартиру я снять не могу.
— А сколько маме лет?
— 59.
Поверить в это трудно — женщина выглядит на все 70, если не больше. В разговор не вмешивается, только тревожно смотрит на сына.
— А что с ней?
— У нее болезнь Альцгеймера.
Дальше был трудный разговор, идущий по кругу.
— Давай мы тебе найдем работу?
— Нет, я уезжаю во Францию.
— Давай мы вас вместе куда-то пристроим?
— Нет, я уезжаю, у меня уже билеты.
— Надо идти в соцслужбы.
— Нет, я там был, они дают сиделку, но не дают жилье.
Когда попытки все решить разумными способами зашли в тупик, я спросила напрямую:
— Ты просто хочешь от нее избавиться?
— Да, я с ней жить не смогу.
— А если мы не придумаем, куда ее деть? Что ты будешь делать?
— Оставлю на вокзале. Мама смотрит на него, на нас:
— Ты же меня не оставишь? Мы вместе поедем?
Молчит. Волонтеры, случайно задержавшиеся на Фроловской, тоже молчат. Потрясение у всех настолько велико, что разумных слов подобрать невозможно.
— Пойдемте, я вас чаем напою. Вика Василевская как обычно приходит в себя первая. Бабушка пьет чай с печеньем, кормит голубей и беспокоится, что Андрюше чаю не налили, а он с утра не пил. Андрюша бодро общается по телефону, занимаясь решением вопросов с билетами, встречами, планами. Смеется, шутит. Телефон у Андрюши... Хороший такой телефон. Мне не по карману. Андрюша хорошо одет, гладко выбрит и ни о чем не печалится.
— Так вы ее заберете?
— Куда?
— Ну, я не знаю. А куда мне ее деть? Под забором оставить?
Во мне борются два желания — бить Андрюшу ногами, пока не перестанет хрипеть, и не отпускать их за ворота, пока я что-то не придумаю. Боль за женщину, которая в трех метрах от меня крошит печенье голубям, сильнее, чем совершенно животная потребность размазать по стенке ее сыночка. За лихорадочные полчаса созвонов со всеми на свете выясняется, что ни в один дом престарелых ее при живом сыне не оформят. А если возьмут, то на платной основе. Суммы называют около семи тысяч в месяц плюс медикаменты. Мудрая мысль — отвезти в больницу и что-то решать — в голову не приходит. В глазах темно от злости и от страха, что не смогу ничего сделать. В итоге получаю согласие от дома престарелых в Житомирской области. На месяц за четыре тысячи гривен. Можно привозить завтра. Завтра не устраивает — он ее уже сегодня никуда не собирается забирать. Перезваниваю, передоговариваюсь. Можно ехать сейчас. Волонтеры оживают — начинается простая и понятная беготня. Собрать постельное белье, посуду, носки, ночные рубашки, халаты, мыло, шампунь, туалетную бумагу. Не только на бабушку, но и на остальных. Дом престарелых махонький, нищий, но с очень доброй заведующей.
— Давай документы. Что у тебя есть?
— Паспорт, справка переселенца, ИНН, медицинская карта. Пенсионного нет — потеряли.
— А пенсия?
— Мы счет сегодня закрыли.
— А карточка у нее есть? Дает пластик имени "Проминвестбанка".
— Код не знаю. Она не знает тоже. Телефон, к которому привязан, потеряли.
Все это напоминает какой-то сюр. Такое впечатление, что сейчас откуда-то выскочит парень с дурацкой улыбкой и прокричит: "Вас снимала скрытая камера! Улыбнитесь воооон туда!"
Уезжали мы молча. Он не обнял ее на прощание, не спросил, куда мы едем, не взял у меня номер телефона и даже не спросил, как меня зовут. Просто сдал маму, как другие сдают мне посуду и старые игрушки, и ушел в свою жизнь. Два с половиной часа дороги Раиса тоже молчала. Вернее, отвечала на вопросы о Луганске, о сыне, о том, хочет ли пить и болит ли голова. Но ни разу не спросила, куда мы ее везем и что с ней будет дальше. Только когда мы уже выгружали вещи на пороге маленького домика в спящем селе, вдруг вцепилась в Викину руку: — Ты ж меня не бросишь? Ее приняли настолько радушно, насколько это вообще возможно в подобных местах. Разбуженная посреди ночи заведующая помогала стелить постель и расспрашивала о той малости, которую мы о ней знаем. Она, опытная в таких вопросах, тоже не могла понять, как такое возможно.
Когда мы уехали, у меня было ощущение, что это я ее предала. Бросила. Я боюсь даже думать, что чувствует женщина, которая еще вчера жила с сыном, спала в своей постели и пила из своей чашки... Сегодня отрезанная от мира. Без телефона. Неизвестно где. В комнате с еще двумя беспомощными старухами. С чужими людьми. Ничья...

P.S. Когда текст уже был сверстан, в комментариях к посту на странице Фейсбук Леси Литвиновой откликнулся сын Раисы. Человек, получивший, судя по информации на его странице, религиозное образование (изучал теологию в Angelicum College, учился в Pontifical University of St. Thomas Aquinas и в Институте религиозных наук св.Фомы Аквинского в Киеве), призвал волонтеров быть милосердными до конца. В свое оправдание он сказал, что на вокзале маму оставлять не собирался, а к волонтерам на Фроловскую обратился от отчаяния. По его словам, во Францию он едет работать и лечиться, поскольку сам очень болен, и, кроме того, надеется собрать там необходимую сумму на поддержание мамы. Что ж, мы проконтролируем…
Больше читайте здесь: http://gazeta.zn.ua/...e-siroty-_.html

Мне интересно, а что будет, когда Богу надоест на все на это смотреть?

И еще. Все понимают, что таких как Андрюша - по всей видимости, легион, и такие как они - и начали эту войну?